|
|
|
|
Вечерняя Рязань.2001. 23 февраля. С.16, 21 Русское поле. По поводу Михейки. Н.И.Лебедева: начало пути. |
По поводу Михейки Раскрывая архивное дело в первый раз, никогда не знаешь, что оно таит. Даже первые страницы могут обмануть. Заглянув в дело, каких в фонде Рязанского дворянского депутатского собрания сотни - некий обер-провиантмейстер Иван Беклемишев просит в 1820 г. о внесении его в родословную книгу Рязанской губернии "с сыном Михейкой" - думаешь: понятно, это из тех Беклемишевых, что сидели с XVI в. в селе Залипяжье; самая захудалая веточка знаменитого рода. Недаром за просителем числится в Пронском уезде всего одна крепостная душа да 30 четвертей земли. Таких дворян называли "прончатами": Бурмины, Ворыпаевы, Гавердовские, Елшины, Стерлиговы, Шевцовы, - потомки древних родов, за несколько веков измельчавшие и превратившиеся в неслужащих дворян и однодворцев. Свою родословную они редко знали больше чем на два-три поколения. Вот и Беклемишев прилагает к своему прошению не древние грамоты, а отцовские и свои патенты на офицерские чины. Ничего интересного. Совсем ничего? Но, позвольте, а это что за лист, с обоих сторон разукрашенный красносургучными печатями? Для сфрагиста, специализирующегося на печатях, это добыча. А для историка? Читаем: дюжина дворян и чиновников Чигиринского повета Киевской губернии свидетельствуют, что Михаил Беклемишев - тот самый "Михейка" - сын обер-провиантмейстера Ивана Яковлевича. Подписи скреплены личными печатями. Первым расписывается генерал-майор и кавалер Александр Давыдов, третьим - "состоящий по кавалерии подполковник и кавалер Василий Давыдов"... Вот это да! Автограф декабриста! Теперь и предыдущие страницы перечитываешь другими глазами. В ретроспективе проясняется, что пути двух братьев Беклемишевых разошлись еще при Анне Иоанновне. Одного, Якова, забрали на военную службу, с которой он возвратился в 1759 г. в мундире подполковника. Другой, Никифор, оставшийся в родном Залипяжье, плодил детей и до смерти числился недорослем. Сын Якова, Иван, родившийся около 1761 г., как-то очень ловко выстроил карьеру - служил у некоего генерала адъютантом, а затем подался в провиантскую службу. Самое удивительное, что в провиантмейстерских чинах он восходил, "за неимением вакансий", "на собственное содержание". Скорее всего, это необычное чинопроизводство, эти сверхштатные должности скрывали иные, неформальные пути, по которым двигалась карьера И.Я.Беклемишева, росли его вес и, надо думать, состояние. Случайно ли генерал-провиантмейстер и петербургский губернатор при Екатерине II П.И.Новосильцев (отец будущего рязанского губернатора), выписывая Беклемишеву ордер об определении в обер-провиантмейстеры премьер-майорского чина (опять "сверх комплекта"!), упоминал, что тот "в сей чин поступил не по дошедшей... по старшинству линии, а по особливой рекомендации". Доверенность, оказываемая сильными мира сего стоит чинов и наград. Хотя и без наград не обходится: в июле 1813 г. Александр I подписывает указ о награждении И.Я.Беклемишева орденом св.Владимира 4-й степени - "в воздаяние отлично ревностной службы... в звание поветового маршала дворянства Киевской губернии Чигиринского повета"! Проясняется, почему чигиринские дворяне свидетельствовали о происхождении сына Беклемишева, но каково - стать уездным предводителем в Киевской губернии, как минимум, лет за десять до утверждения в дворянстве в родной Рязанской? Все подробности - вероятно, интереснейшие - увы, "за кадром". Можно лишь догадываться, что Михейка, скорее всего, незаконнорожденный, потому и пришлось вместо метрической выписи представлять "свидетельства благородных дворян". Два ордера на чины и один указ о награде пунктиром намечают линию человеческой судьбы, высвеченной из мрака автографом декабриста. Итак: "1820-го года ноября ... дня мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуем, что дворянин Михайла Ивановичь Беклемишев действительно родной сын господину обер-провиантмейстеру и кавалеру Ивану Яковлевичу Беклемишеву... а от роду ему 16 лет. 1820 года декабря 4 сие свидетельство... в Чигиринский поветовый суд дворянином Артемом Крижановским представлено..." Пробел, оставленный, чтобы вписать число, когда подписи были собраны, заполнить забыли. Но мы и сами можем кое-что вычислить. Известно, что братья Давыдовы прибывают в свое чигиринское имение Каменку между 18 и 22 ноября 1820 г., причем не одни, а с гостем. Зовут гостя - Александр Сергеевич Пушкин. Почти одновременно на именины матери Давыдовых, урожденной графини Самойловой съезжаются и другие гости: генерал Н.Н.Раевский (приходящийся Давыдовым единоутробным братом) с сыном Александром, будущий зять Раевского М.Ф.Орлов, адъютант Орлова К.А.Охотников, И.Д.Якушкин. Трое последних - декабристы. Но, стоп. Читатель ждет вывода, что именно в хлебосольной Каменке, на именинах старухи Давыдовой 24 ноября был самый удобный случай собрать свидетельства за Михейку? А раз среди гостей Пушкин, значит Беклемишевых можно записывать в число его знакомцев? Нет. Оставим "краеведам" домыслы по принципу: а вдруг Пушкин по пути из Нижегородской губернии заехал в Касимовский уезд? А вдруг он влюбился там в крестьянскую девушку Наташу? А вдруг теперешние жители рязанской деревни - потомки Пушкина? (Хотите верьте, хотите нет, но я излагаю содержание одной недавно изданной брошюры). Увы, мы не знаем, как собирались подписи чигиринских помещиков, занимался ли этим сам И.Я.Беклемишев или его поверенный, где пребывал в ноябре 1820 г. отставной обер-провиантмейстер - в Киевской губернии или в Рязанской (один документ 1821 г., называет местом его проживания Пронский уезд, а другой, 1823 г. - с.Буртки Чигиринского повета). Не будем ради соблазнительных домыслов пренебрегать тем, что уже подарили нам скупые документы - например, ощущение одновременности совершающихся событий. В те дни в Каменке собралось столько членов тайного общества и людей, к нему близких, что генерал Раевский не желает верить, будто это произошло случайно. 28 или 29 ноября восьмерка под председательством Раевского обсуждает вопрос, нужны ли России тайные общества, и - сводит все к шутке. Пушкин, ("в эту минуту он был точно прекрасен" - вспомнит И.Д.Якушкин) говорит "со слезой на глазах": "Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка". А рядом, в других комнатах и за воротами усадьбы течет иная жизнь, которой не суждено быть запечатленной. Но пока все существует на равных правах - и жаркие споры мужчин на половине Василия Львовича, и подписи, собираемые за какого-то Михейку, и "Редеет облаков летучая гряда... ". 4 декабря подписи подадут заверять в уездный суд; в этот же день Пушкин пишет Н.И.Гнедичу: "...нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Раевского. Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и веселая смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. - Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов". Женщин хоть и мало, зато среди них Аглая Давыдова, в которую Пушкин успевает влюбиться (как, в свое время, и Денис Давыдов). Женщина редкой красоты и причудливой судьбы: урожденная герцогиня де Граммон, она в 1820 г. -- жена русского генерала А.Л.Давыдова, а после его смерти станет супругой наполеоновского маршала О.Себастиани - министра иностранных дел Франции при Луи-Филиппе. Иван Беклемишев со своим Михейкой на фоне таких имен смотрятся скромно (и уж совсем неразличимы троюродные братья Михейки, которые в своем Залипяжье, не имея крепостных, принуждены сами пахать, сеять и жать). И все же они - неотделимая часть исторического контекста 1820 года, который наше сознание искусственно препарировало, оставив Пушкина, Василия Давыдова, генерала Раевского, а все остальное сметя в небытие, как ненужные подробности. Но очищенность от подробностей делает пустынным и скучным мир истории, где нас встречают лишь бронзовые монументы. И вот со страниц случайного архивного дела сходит всеми забытая подробность, абсолютно бесплотный Михейка Беклемишев (ведь от самого него в деле - ни росчерка пера, только имя да возраст), невольный почтальон послания из прошлого, между строк которого мы прочитали дорогое для нас имя (В этом назначение историка - понять, что даже самый заурядный документ есть адресованное нам послание и суметь его верно прочесть).
И, наслаиваясь на чувство благодарности, приходит осознание - они все нужны нам: и Пушкин, и Давыдовы с Раевскими, и Беклемишев Михейка, и те, чьи несчетные имена окутывает пока мрак забвения, но которые тоже когда-нибудь обязательно прозвучат.
|